Ричард Сэпир - Китайская головоломка [другой перевод]
«Она примерно такого же возраста, как и я, — прикинул он, — но выглядит значительно, значительно старше. Жизнь её потрепала. От огня не осталось ни одной искорки».
— Мадам, я воевал с фашистским зверем, и поэтому я могу со знанием дела говорить об этом. Он идентичен коммунистическому зверю. Зверь есть зверь. А мой революционный пыл умер, когда я увидел, что должно прийти на смену тирании фашизма. Это была тирания таких тупиц, как вы. Для меня Сталин, Гитлер и Мао Цзэ-дун одинаковы.
— Ты изменился, Рикардо.
— Так и должно быть, мадам. Люди взрослеют, если только их не сбивает с толку какое-нибудь массовое движение или, к примеру, групповая болезнь. Я так понял, что вы знали меня раньше?
— Ты не помнишь меня? — в её голосе впервые почувствовалась теплота.
— Нет, не помню.
— Ты не помнишь осаду Алькасара?
— Это я помню.
— Ты не помнишь битву при Меруэле?
— Я помню и это.
— И ты не помнишь меня?
— Не помню!
— Марию Делубье?
Бокал с шампанским с грохотом разлетелся на мелкие кусочки, ударившись о каменный пол дворика. Лицо Гернера побелело.
— Мария, — задыхаясь, произнёс он. — Ты?
— Да.
— Мягкая, нежная Мария? Нет!
Он взглянул на измождённое, лишённое эмоций лицо с потухшими глазами, но так и не смог разглядеть в ней Марию, молодую женщину, которая верила и любила. Женщину, которая каждое утро вставала, чтобы встретить солнце, поскольку каждый день она открывала для себя новый мир.
— Да, — промолвила старуха.
— Невероятно! — воскликнул он. — Разве время может так разрушить, не оставив даже следа былого?!
— Если ты посвящаешь свою жизнь чему-то — отдаёшь её без остатка.
— Ни за что, если отдаёшь свою жизнь тому, что лишено жизни.
Рикардо де Эстранья-и-Монтальдо-и-Руиз Гернер мягко положил руку на плечо женщины. Он почувствовал под рукой грубый, шершавый материал и жёсткость находившегося под ним плеча.
— Пошли, — предложил он. — Посидим за столом и поговорим.
Женщина неохотно согласилась. Завтрак был роскошен — превосходные фрукты, вино, сыр, — но всё время утекло на вопросы и ответы: где Марии довелось побывать после развала их организации, где и какая революция победила, где агитация имела успех, а где провалилась.
И Гернер понял, куда девалась прежняя Мария, почему она стала той безжизненной, бесстрастной женщиной, которая сейчас стояла перед ним. Мария была классической революционеркой, настолько увязшей в массах, силовых структурах и политической бдительности, что забыла о живых людях. Люди стали для неё объектами. Положительными были коммунисты, а отрицательными — все прочие.
Посему для неё было очень удобно валить в одну кучу нацистов, монархистов, демократов, республиканцев и капиталистов. Все они для неё были на одно лицо. Они были «они». Также он обнаружил, что она никогда не задерживалась в стране, где революция победила. Те, кто больше всего мечтают о земле обетованной, как ни странно, сильнее всего боятся пересечь её границы.
Мария оттаяла, попробовав вина.
— Ну, а как у тебя дела, Рикардито?
— У меня есть моё вино, моё поместье, моя земля.
— Ни один человек не может владеть землёй.
— Я владею этой землёй точно так же, как любой человек владеет ещё чем-нибудь. Я изменил эту землю, всё здесь сделано мною. Моя земля стала прекрасна. И могу добавить, что вполне обхожусь без помощи какого-либо революционного комитета.
— Ты больше не используешь своё умение?
— Я использую его в других целях. Сейчас я созидаю.
— Когда ты ушёл от нас, ты ведь, тоже работал на других, не так ли?
— Иногда.
— Против революции?
— Конечно.
— Как ты мог?
— Мария, я боролся на стороне существующих режимов по той же самой причине, по которой многие воевали против фашистов. Это была единственная борьба в то время.
— Но ведь ты верил. Я знаю, что ты верил.
— Я верил, дорогая, потому что был молод. А затем я повзрослел.
— Тогда, надеюсь, я никогда не повзрослею.
— Ты постарела, не взрослея.
— Это жестоко. Но чего же ждать от человека, который может вкладывать жизнь в виноградники, вместо того чтобы отдавать её человечеству!
Гернер откинул назад свою львиную голову и рассмеялся.
— Действительно. Это уж чересчур. Ты просишь меня убить человека за семьдесят тысяч долларов и называешь это служением человечеству?
— Да. Это так. Они представляют собой контрреволюционную силу, которую мы не можем преодолеть.
— Тебе не кажется странным, что тебя послали ко мне с деньгами?
— Когда-то ты пользовался авторитетом.
— Но почему сейчас?
Женщина обхватила грубыми, покрасневшими руками бокал точно так же, как она делала это в молодости, будучи нежной и красивой, правда, тогда вино не было столь прекрасным.
— Хорошо, Рикардито, объясню. Мы полагаемся на твой ум, потому что ты единственный, кто умеет думать. Все остальные, особенно в нашем комитете, не могут сравниться с тобой в мудрости.
— У вашей организации есть много людей, которые эффективно убеждают других людей. Ведь так?
— Так.
— Тогда почему спустя двадцать лет они должны прибегать к услугам наёмного убийцы? Неужели они полагают, что в случае поимки я не разговорюсь? Абсурд. Должно быть, они собираются убрать меня после этого? Зачем столько хлопот? Они могли бы нанять кого-нибудь другого, гораздо дешевле, а не за семьдесят тысяч долларов. Кого-нибудь более надёжного в политическом плане и кого не потребовалось бы потом убирать. Верно?
— Верно, — согласилась Мария, отпив ещё глоток вина и ощутив его теплоту.
— Они, вероятнее всего, выбрали меня, потому что знают: их людей может постичь неудача. А как они выяснили это? Очевидно, они уже пытались, и у них ничего не вышло. Верно?
— Верно.
— Сколько раз они пытались?
— Один раз.
— И что случилось?
— Мы потеряли восемь человек.
— Они, кажется, забыли, что я специализировался на убийстве одного человека. Ну, от силы двух.
— Они ничего не забывают.
— Они наметили точный срок, когда я должен напасть на эту компанию?
— Они не ставят тебя ни в какие жёсткие рамки. К тому же речь идёт не о компании. Это как раз один человек. Мы выяснили, что его зовут Ремо.
— И он убил восемь человек?
— Да.
— С помощью какого оружия? Должно быть, он очень быстр и отлично выбирает дистанцию огня? И, конечно, он отличный стрелок.
— Насколько мы владеем информацией, он убивает только руками.
Гернер поставил свой бокал.
— Руками?
— Да.
Гернер начал хихикать.
— Мария, дорогая. Я сделал бы это и за тридцать пять тысяч долларов. Он идеален для моего оружия. Это не представит труда.
Рикардо де Эстранья-и-Монтальдо-и-Руиз Гернер снова откинул назад голову и рассмеялся.
— С помощью рук, — презрительно сказал он. — Предлагаю выпить за человека, который настолько глуп, что пользуется лишь руками.
Они выпили, точнее, выпил Гернер, женщина чисто символически пригубила вино.
— И ещё одна вещь, Рикардо.
— Да?
— Я должна буду сопровождать тебя.
— Невозможно.
— Они хотят убедиться, что всё будет сделано чисто. Там ещё китайская девушка, которая ми в коем случае не должна пострадать. Убить следует Ремо и, возможно, его пожилого коллегу.
Мария вынула из сумочки, которая всё это время висела у неё на плече, нужную фотографию.
— Вот эти люди должны умереть. Ремо обязательно. А девушка ни в коем случае.
Гернер взял фотографию двумя пальцами. Это был снимок, сделанный явно сверху с помощью телеобъектива, потому что отсутствовала глубина, а освещение было явно доморощенным и позволяло использовать диафрагму «4». Гернер понял, что линзы объектива были толщиной 2000 мм.
Азиат был стар, он замахивался своими тонкими тщедушными руками на молоденькую женщину. Позади этой пары шёл мужчина западного типа с расстроенным выражением лица. Его глаза были глубоко посажены, скулы слегка выдавались, губы были тонкими, а нос, хотя и не был велик, свидетельствовал о силе. Среднее телосложение.
— Человек азиатской национальности — не кореец?
— Нет, она китаянка.
— Я имею в виду мужчину.
— Дай-ка я взгляну, — попросила Мария и взяла в руки снимок. — Не знаю, — произнесла она.
— Несомненно, все они для тебя на одно лицо, мой революционный друг.
— А какое это имеет значение?
— Это имеет значение, если он кореец определённого типа. Впрочем, последнее сомнительно. Забери фотографию. Она отложилась у меня в памяти.
Гернер тихонько насвистывал в полдень, доставая длинный чёрный, цилиндрической формы тубус из закрытого сейфа, который находился позади его фамильного герба.
Кусочком замши Гернер протёр плотную чёрную кожу, затем свернул замшу и положил её на дубовый ящик, стоящий у окна, туда же определил и тубус. Полуденное солнце играло своими лучами на коже. Гернер нажал на защёлки тубуса, они откинулись, обнажив приклад «Монте-Карло» из хорошо отполированного орехового дерева и чёрный металлический ствол, длиной чуть больше полметра.
